| Разум человека намного слабее и опаснее, чем кажется. В «просвещенный век» ежедневно гибнут тысячи людей из-за религиозных, националистических идей и прочих –измов. Люди борются и гибнут за вещи и идеи, которые им навязаны или были восприняты с детства. И эта борьба нам кажется нормой: социализм и капитализм, национализм и космополитизм, шовинизм и феминизм, сионизм и антисемитизм, эгоцентризм и пофигизм…и этот список бесконечен.
В конечном счете, как говорил Хомский, особенность современного капитализма в том, что затраты и риски ложатся на плечи всех людей, а прибыль идет только некоторым. |
| Радикальный гуманизм: человеку нужен человек. |
Один из моих любимых авторов Эрих Фромм предложил термин, которым я определяю свои взгляды: радикальный гуманизм. Откуда родился этот термин? Первую мировую войну Эрих встретил в четырнадцатилетнем возрасте. "Как это возможно? - задает он себе вопрос несколько лет спустя. - Чтобы миллионы людей убивали друг друга ради явно иррациональных целей или из политических соображений, от которых каждый отдельный человек настолько далек, что никогда не стал бы жертвовать собой ... То есть как возможна война с политической и психологической точек зрения? Какие силы движут человеком?" Эти размышления привели молодого человека к изучению психологии, социологии и философии. И много позже - в середине 70-х годов - уже известный Эрих Фромм формулирует аналогичный вопрос в связи с ядерной и экологической угрозой: "Каким образом стало возможным, что самый сильный из всех инстинктов - инстинкт самосохранения, - казалось бы, перестал побуждать нас к действию?"
Название "радикальный гуманизм" говорит само за себя, - этот подход отрицает любые надчеловеческие (не надличностные, а именно надчеловеческие) цели для человека.
Еще раз – отрицать любую надчеловеческую идею по простой причине: не может быть идеи более важной, чем сам человек.
Эта мысль может показаться нам неприятной. Ведь все время нам вбивали в голову, что мы – ничтожество, что есть намного более важные цели: коммунизм, национализм…и другие измы. И мы станем свободнее, когда поймем, что это делалось с целью манипуляции, чтобы заставить нас отвернуться от себя и преследовать чужие цели.
Верующие люди вспомнят вторую заповедь: не сотвори себе кумира. И это важное требование не ставить нечто выше своих личных ценностей. Пророки боролись против любых форм идолопоклонства, считая человека выше идолов. Преодоление любых иллюзий, держащих нас в плену, проповедовал Будда - радикальнейший сторонник человеческой независимости.
Сторонники радикального гуманизма отстаивают неподвластность человека никаким высшим силам. В этом состоит негативная свобода, свобода ОТ. Но у свободы есть также позитивный аспект - свобода ДЛЯ. Одна только голая свобода ОТ невыносима для человека, - утверждает Фромм в книге "Бегство от свободы". Поэтому личность, не сумев развиться до позитивной свободы и получив свободу негативную, спасается от нее, убегая в объятия новой зависимости.
Исследуя тоталитарные режимы (главным образом - на примере нацистской Германии), Фромм видит в них механизм бегства от свободы в виде подчинения человеком своей воли внешнему авторитету - партии, державе, "закону и порядку" как самоценности. Это в равной мере относится и к массам, и к вождям, - Гитлер считал себя орудием Судьбы, Нации и Природы; Сталин руководствовался интересами Государства (a la Макиавели). Характерологический тип, господствующий в этих обществах (социальный характер) Фромм называет авторитарным (садо-мазохистским).
Сторонники радикального гуманизма отстаивают неподвластность человека никаким высшим силам. В этом состоит негативная свобода, свобода ОТ. Но у свободы есть также позитивный аспект - свобода ДЛЯ. Одна только голая свобода ОТ невыносима для человека, - утверждает Фромм в книге "Бегство от свободы". Поэтому личность, не сумев развиться до позитивной свободы и получив свободу негативную, спасается от нее, убегая в объятия новой зависимости.
Тоталитарные идеологии массового потребления.
Часто люди считают, что тоталитарные идеологии массового потребления (коммунизм, маоизм, фашизм, тоталитаризм, национализм и др.) имеют некую особое значение вроде религии. Это не так. За преступлениями большого масштаба не стоит ни малейшего высокого смысла. Национал-социализм — как и все идеологии XX века, рассчитанные на массовое применение, — при поверхностном взгляде выглядел как культ, но мы в состоянии оставить пустые предметы такими пустыми, каковы они были на самом деле. Люди вкладывают в них нечто духовное, нечто принципиальное — что не соответствует их тривиальному, пошлому и примитивному характеру.
Фашизм и националим — это политика интегральной мести; он обращается к коллективам проигравших и соблазняет их на компенсации, приводящие к самоуничтожению. Формула Гитлера — только в этом, и больше ни в чем. Фашизм предлагает проигравшим носителям амбиций альтернативные возможности возвыситься — вот и вся его тайна. Он приводит упорствующих проигравших на окольные пути к наслаждению. В этом состоит его привлекательность. Вильгельм Райх определил фашизм как форму эмоциональной заразы, распространяющейся наподобие чумы, — и все тем самым снова сводится на почву политико-социальной психологии. Еще и сегодня можно видеть локальное действие этих механизмов — словно бы в виде лабораторных опытов — например, в восточногерманских националистических хулиганских выходках или у зациклившихся на своей обиде сербов под предводительством левофашиста Милошевича , который все время преподносил себя как несгибаемого национального социалиста.
В демократических режимах ХХ века Фромм также наблюдает бегство от свободы, но его механизм несколько иной. Здесь личность не подчиняет себя внешней силе, а полностью интегрируется в нее. Человек как бы облекает себя в красочную упаковку, чтобы повыгоднее "продаться" на "рынке личностей" - при устройстве на работу, завязывании деловых знакомств и т.п. Этот тип характера Фромм называл конформистским (в других работах - рыночным). Не на социальном, а на личностном плане вариантом бегства от свободы является наркомания, и с тем же разрушительным эффектом.
Важной особенностью радикального гуманизма является то, что его нельзя свести к единому учению и в нем нет догм. Все зависит от конкретной ситуации и конкретных людей. Можно привести аналогию с дзеном. Один наставник дзэн ответил на тот же вопрос «Что такое дзэн?» так: «Пить чай, есть рис, я провожу своё время естественно, любоваться потолком, любоваться горами. Какое безмятежное спокойствие и чувство!». Так же и радикальный гуманизм – это быть с человеком, а не винтиком. Видеть людей, а не работников. Применение любой концепции делает упрощает и обедняет общение.
Радикальный гуманизм – это практика, а не теория. Он возникает в результате проб и ошибок, поиска компромисса, взаимодействиях между конкретными людьми. Вернемся к аналогии с дзеном. К попыткам же дать теоретическое определение учению наставники относились отрицательно и с некоторой долей юмора. Так учитель Хуанбо Сиюнь, увидев записи ученика об основах буддийского учения, спросил его: «Что от нашего учения может быть в этих следах туши на бумаге?»
Фромм приходит к выводу, что современная общественная система не способствует развитию полноценной личности, реализующей себя в любви и творчестве, поскольку ей (системе) нужны «винтики», а не гармонично развитые люди. Это означает, что люди будут бежать от свободы, будут стремиться к обладанию вместо того, чтобы быть. Все это порождает угрозу самому человеческому существованию. Таким образом, задача общественного переустройства состоит в исправлении этого положения.
Важной особенностью радикального гуманизма является то, что его нельзя свести к единому учению и в нем нет догм. Все зависит от конкретной ситуации и конкретных людей. Можно привести аналогию с дзеном. Один наставник дзэн ответил на тот же вопрос «Что такое дзэн?» так: «Пить чай, есть рис, я провожу своё время естественно, любоваться потолком, любоваться горами. Какое безмятежное спокойствие и чувство!». Так же и радикальный гуманизм – это быть с человеком, а не винтиком. Видеть людей, а не работников. Применение любой концепции делает упрощает и обедняет общение.
Радикальный гуманизм – это практика, а не теория. Он возникает в результате проб и ошибок, поиска компромисса, взаимодействиях между конкретными людьми. Вернемся к аналогии с дзеном. К попыткам же дать теоретическое определение учению наставники относились отрицательно и с некоторой долей юмора. Так учитель Хуанбо Сиюнь, увидев записи ученика об основах буддийского учения, спросил его: «Что от нашего учения может быть в этих следах туши на бумаге?»
Радикальный гуманизм – это и отказ от шаблонного «демократического» гуманизма, который рассматривает человека как совершенное существо и позволяет ему вмешиваться куда попало, не оценивая критически свои действия. Строго говоря, условие для этого таково: надо научиться мыслить молнию и научиться в ее свете бояться самих себя — как чего-то зловещего. Если свести к простой формуле, то человек еще совсем себя не знает, потому что он еще никогда не ставил правильно вопроса о себе самом. Поэтому радикальный гуманизм подразумевает понимание биологической ограниченности отдельного человека.
Фромм приходит к выводу, что современная общественная система не способствует развитию полноценной личности, реализующей себя в любви и творчестве, поскольку ей (системе) нужны «винтики», а не гармонично развитые люди. Это означает, что люди будут бежать от свободы, будут стремиться к обладанию вместо того, чтобы быть. Все это порождает угрозу самому человеческому существованию. Таким образом, задача общественного переустройства состоит в исправлении этого положения.
Фромм понимает, что эта задача неимоверно трудна, но не менее трудной выглядела в свое время задача технического развития, осуществленного в последние три столетия благодаря естественным наукам: "Эта новая наука XVII века до сих пор привлекает самые блестящие умы в индустриальных странах и привела к осуществлению тех технических утопий, о которых мечтал человек". Философ уверен, что переустройство общества должно также основываться на науке - новой науке о человеке - и на принципах гуманистической этики (чего недоставало развитию техники). Известно, что аналогичных взглядов придерживался П.А.Кропоткин, идеи которого о взаимопомощи как факторе эволюции Фромм высоко оценил.
Невзоров:
"Жертвенность, смирение, подчинение голосу совести, патриотизм — это то, что воспитывать ни в коем случае не следует, особенно в России. Почему? Потому что, воспитывая в ребенке эти качества, вы приделываете к нему рычажки управления. И кто воспользуется этими рычажками? Красноносый, обдолбанный коньяком полковник в очередной Чечне? Какой-нибудь идиот, который скажет: «Это надо сделать, потому что у меня золотые звезды на погонах»?
И патриотическую гражданскую позицию ни в коем случае воспитывать нельзя, потому что она работает как фактор управляемости человека. Воспитывать надо, прежде всего, свободу и понимание того, что личные интересы, если они будут здравыми и неприступными — это лучшая основа для любого социума. Это гораздо более справедливая, точная и всегда находящая себе предназначение конструкционная деталь, нежели все эти жертвенности, подчинение голосу совести и так далее. Не надо делать ребенка безоружным перед очень варварским, очень свирепым и очень тупым государством."
Тема социальной реконструкции затрагивается Фроммом в книгах "Здоровое общество" (1955), "Революция надежды" (1968), "Иметь или быть?". Как и многие другие, он выступает за децентрализацию промышленного производства и политики, развитие самоуправления. Только в этих условиях возможно преодоление отчуждения, то есть подвластности людей созданным ими, но не зависящим от них силам. В области политической децентрализации Фромм выступает за передачу функций управления "сравнительно небольшим районам, где люди знают друг друга и могут судить друг о друге, а значит, могут активно участвовать в управлении делами своего сообщества". В сфере промышленности он также считает нужным большие полномочия предоставить небольшим производственным подразделениям и раздробить гигантские корпорации на более мелкие единицы.
Далай Лама сказал: «Все великие перемены начинаются с людей. Чтобы достичь мира во всем мире, надо, чтобы этот мир присутствовал внутри каждого из нас. Всем нам надо работать над этим». Поэтому попробуйте смотреть на людей, на себя и на жизнь прямо, не замыливая свой взгляд иллюзиями: разными –измами. Да, это тяжело. Да, это то, что делает нас людьми.
Радикальный гуманизм и антипатриотизм.
Радикальный гуманизм близок к таким течениям как анархизм, самоуправление и ниглизм. Суть нигилизма: духовный минимализм и теория осознанности.
Иногда иллюзии заменяют нам нашу личность. Так рождаются «патриоты» в худшем смысле этого слова. В статье про здоровую самоидентичность я писал, что национальная идентификация должна быть культурным феноменом и для своего же здоровье не стоит соотносить национальность и государство, потому что государство вас будет использовать и манипулировать. Здоровая самоидентификаци растет снизу вверх: из семьи, культуры, места, где вы выросли.
Навязываемый сверху патириотизм не имеет ничего общего с национальной культурой. Спросите себя, сколько людей с ленточками знают хоть как зовут по имени-отчеству их бабушек, ладно, прабабушек? Вы неприятно удивитесь. Современный "патриот" знает и говорит про Гитлера и Обаму в разы больше, чем про Ломоносова и Чехова. К черту этот "патриотизм"!
А посмотрите на некоторых украинских и беларуских патриотов. Часть из них выкарыстоўвае мову, каб гадзіць, каб ганьбіць і здзекавацца. І тут няма нічого беларускага ці ўкраінскага, тут есць только "патрыятызм". І гэтыя людзі нічым не адрозніваюцца ад "патрыетаў" іншых нацыянальнасцяў.
Я идентифицируют себя беларусом, но не хочу иметь почти ничего общего с современной Республикой Беларусь. Здоровая национальная самоидентичность и патриотизм. Я разговариваю в семье по-беларуски, пишу для широкой аудитории по-русски и считаю себя антипатриотом. Да, и не вижу в этом противоречий)). Глядя на современных «патриотов» я могу уверенно и спокойно назвать себя «антипатритом», вспоминая пламенные слова кубинца-анархиста Энрике Роиг-де-Сан-Мартина:
Как позорное клеймо нам, анархистам, постоянно бросают в лицо словечко «антипатриоты». Те, кто нас так называют, полагают, будто человек, который не кичится своим патриотизмом, – ненормальный, извращенец.
Ложь! Именно потому что анархисты способны тонко чувствовать, потому что они любят человечество больше, чем кто-либо другой, – именно поэтому они гордятся тем, что они – антипатриоты.
С глубокой древности раздирал человечество звериный вопль об отечестве. Он звучал в Восточной Азии и в Египте, в Греции и Риме, во Франции и в Испании... Чем занимались все эти патриоты повсюду, куда они посылали свои армии, чтобы раздвинуть границу? Устилали землю черепами и костями!
Быть патриотом означает быть убийцей! Пламенный патриот – это человек с руками, обагренными кровью, и с сердцем, полным злобы к себе подобным. Нам говорят: тот, кто не любит родину, не любит свою семью, свою мать.
Снова ложь! Именно потому, что анархист не любят свое отечество, он может ощущать себя и черным, и китайцем, и французом, и любым жителем Земли. Именно жители Земли составляют его семью, и никакие религиозные и иные различия не могут оправдать бойню среди ее членов.
Именно потому что анархисты любят свою мать – Природу, единую прародительницу всех людей, они преклоняются перед ней и стремятся беречь, а не разрушать ее великое и чудесное творение.
А разве можно сказать то же о патриотах? Сколько раз мы могли видеть, как два человека из враждующих лагерей, рожденных на свет одной матерью, обращаются друг с другом как кровожадные звери только потому, что они родились в разных местах и над их колыбелями развевались разные знамена? И сколько раз сама Природа, щедро расточающая нам свои бесценные дары, видела, как ее самые мощные и утонченные творения гибнут под топорами патриотов или пожираются зажженным ими огнем?
Если бы границы между странами были столь же естественны, как обрамляющие океаны песчаные пляжи, если бы, как рыба без воды, человек не мог выжить вне его собственной страны, тогда патриоты еще имели бы право на свое мнение. Они еще имели бы право на свои чувства, ведь человек не страдал бы тогда от невозможности переступить границы. Но ведь это не так! И поскольку патриотизм состоит в том, чтобы убивать людей и расширять владения деспотов, которые по собственной прихоти поделили между собой Землю, – есть ли основания для патриотического чванства?
Нет, и тысячу раз нет! Мы, анархисты, стремимся соединиться прежде, чем нас натравят на себе подобных, как науськивают друг на друга изголодавшихся хищных зверей. Мы понимаем, что нет иного средства покончить с этим позором, кроме как разрушить наш нынешний образ существования. Мы соединяемся, чтобы, когда пробьет час, немедленно смести эту банду комедиантов, которая навязывает народу патриотический дурман и превращает людей в настоящие чудовища.
Вы, извращенные люди, политические спекулянты, знаете, что у нас, анархистов, нет отечества, как у любых людей труда. Прошли времена, когда вы могли гнать нас на убой, как стадо баранов. Бросьте вашу болтовню о родине – она никого не накормит!
Сегодня трудящиеся по-братски протягивают друг другу руки поверх границ. (…) Видя, как редеют ряды патриотов, мы, не устающие вести с ними борьбу, испытываем подлинную гордость, когда нас клеймят, как антипатриотов.
И из Соляриса:
Человеку не нужен космос.
Его вовсе не пленяют колючие звёзды.
Он способен выжить без свободы, и даже без Бога.
Ему не нужно многого, но это важно как воздух,
Ведь человек живёт надеждой,
Что душу освещает как тёплый луч вешний
В минуты неги и полнейшего отчаяния
Человеку нужен человек и это главное
Как совместить несовместимые вещи,
Такие как человечность и любовь к человечеству?
Быть честным, но избежать душевных увечий,
Остаться в живых и улизнуть от ужасающей вечности?
Нет ничего сложнее и выше,
Чем самая обычная любовь к ближнему.
Это то, чему не научат даже самые умные книжки.
Это то, чего достойны даже падшие и униженные.
Лишь тише гладь над океаном мыслящим.
Сколько ж по Кельвину в глубине этой жизни?
Как же выпал так случай, а над душою выжженной
Склоняются ивы плакучие и осыпается жимолость,
И оступается молодость с каким-то жалобным стоном,
Но в каждой ноте агонии есть что-то весомое.
То ли свет манящий в оконце отчего дома,
То ли это осень, то ли совесть - я так и не понял.
Человеку не нужен космос.
Его вовсе не пленяют колючие звёзды.
Он способен выжить без свободы и даже без Бога
Ему не нужно многого, но это важно как воздух,
Ведь человек живёт надеждой,
Что душу освещает как тёплый луч вешний.
В минуты неги и полнейшего отчаяния
Человеку нужен человек и это главное.
Столько отважных стоиков на космических станциях,
Не в силах докопаться даже до себя самих
Установить контакт между детьми и отцами
И в этом самая важная дилемма познания
Где доказательства, что человек не совокупность изъянов,
И не тупая обезьяна с АКМом и скальпелем?
Пойми, не заглянуть в глубины взглядом сальным,
Тем, кто оставил души в холодном доке на стапеле,
Идущим к большим победам ценой подлостей малых,
Ценой тонкой фальши и искусного блефа.
Так что идите дальше, а я остаюсь, пожалуй,
Я остаюсь без надежды, но остаюсь человеком.
Такие как человечность и любовь к человечеству?
Быть честным, но избежать душевных увечий,
Остаться в живых и улизнуть от ужасающей вечности?
Нет ничего сложнее и выше,
Чем самая обычная любовь к ближнему.
Это то, чему не научат даже самые умные книжки.
Это то, чего достойны даже падшие и униженные.
Лишь тише гладь над океаном мыслящим.
Сколько ж по Кельвину в глубине этой жизни?
Как же выпал так случай, а над душою выжженной
Склоняются ивы плакучие и осыпается жимолость,
И оступается молодость с каким-то жалобным стоном,
Но в каждой ноте агонии есть что-то весомое.
То ли свет манящий в оконце отчего дома,
То ли это осень, то ли совесть - я так и не понял.
Человеку не нужен космос.
Его вовсе не пленяют колючие звёзды.
Он способен выжить без свободы и даже без Бога
Ему не нужно многого, но это важно как воздух,
Ведь человек живёт надеждой,
Что душу освещает как тёплый луч вешний.
В минуты неги и полнейшего отчаяния
Человеку нужен человек и это главное.
Столько отважных стоиков на космических станциях,
Не в силах докопаться даже до себя самих
Установить контакт между детьми и отцами
И в этом самая важная дилемма познания
Где доказательства, что человек не совокупность изъянов,
И не тупая обезьяна с АКМом и скальпелем?
Пойми, не заглянуть в глубины взглядом сальным,
Тем, кто оставил души в холодном доке на стапеле,
Идущим к большим победам ценой подлостей малых,
Ценой тонкой фальши и искусного блефа.
Так что идите дальше, а я остаюсь, пожалуй,
Я остаюсь без надежды, но остаюсь человеком.
Автор: